Наступила какая-та пауза. И Симен понял, что все эта время, пака Валотька пездел, он делал напасы. Семыч насчитал семь напасаф. И понял, что касяк Валотька дабил. Семыч матюкнулся и сказал Вовчику чтобы он забивал новый касяк, и что он ваще ахуел сток тяг за раз делать. А Вовку мутила.
Токо Михан седел задумчивый, как будто вспоминал что-та.
- Бляяяя… Я же помню, как Олька блять спрасила у меня пра Дневной Дазор, я сказал что у меня есть, но я дать не могу, патаму ша сам не пасмарел типа. И сказал исчо че у Вовыча есть… Блять вот я дурень…
- Да, далбаеб ты, Мишка. – сказал Семен, прикуривая обычную «Приму без фильтра», пока Вовыч вазился с касяком.
Вовыч что-та пезданул невнятнае, и Семен понял, что этага ужи накурила, и что он даж касяк забть ужи не могёт. Взяф у Вовчика пачку «Беломора» и спичечный карабок с планцом, он начал сие нехитрае дейсвие. Закончиф вазиццо с касяком, подкурив и сделафф напас, он прадалжал пездеть:
- Да… Вот была у нас с Наськой любоффь. Правда встречалась ана тада исче с Колькай, ну тож с маей деревни. А еблась тока са мной, а как мне хуй сасала… Эх… Щас правда замуш вышла за этага придуря Колю. Да, вот такая блять любоффь… А как мы с ней тада на сеновале еблись… Я дамой вернулси весь в сени, зато давольный, что Наську атсадил тада впервыи. Ана ж целина была да меня, хатя паначалу пездела мне что мол еблась разок, но я ей сразу сказал, что мне нехуй пездеть. Ну а патом я её раскасал, что мол исчо шо пусть мне хуй пасасет, ток акуратна шобы зубами не цапляла. Ну паначалу ана как-та херова сосала, патом ужи лутши. Эх… помню ее паследний атсос. У меня аж уши в трубачку свернулись, так ана мне атсасала.
Семен замалчал делая исчо несколько напасаф, задумчива глядя в неба, и неахотна передавая касяк Мишке.
Мишка раскуривался молча, гнев его ужы сашел на нет. Он просто делал напас за напасам.
- Не шипче хлопцик, а то будешь вон как Ваваныч, - передражнил хахлоф Сеня.
И тут оба пасмарели на Вовыча, каторый уже молча лежал минут шесть, и кажецца не дышал.
Делоя уже читвертый напас падряд, Михан понял, что его прибивает. Он проста вытянул руки впиред, и упал, как замиртво на снег.
Увидев всю эту паебень, Симен падахуел, и аттого замолчал. Пасмарев еще раз на Вовыча, патом на Михана, он понил, что карабль ему придецца дабивать аднаму, если ваще придеццо.
- Во блять, накурила. Уебища, кто же блять прасил стоко напасов за рас тянуть. А еще блять этот уебок Вова! Блять!
Сеню, обычно спакойного, вдруг панесло на невнятный русский мат, ат чиго на него стали глазить усе прохадящие мима люди.
- Далбаебы! А Вова ваще мудила блять! «Давай возьму травы, я блять барыга знаю, он ахуеннай травою банчит, нам па дешефки скинет». Уебак блять! Лудши бы он нам укропу с петрушкай насыпал. Блять! Блять! БЛЯТЬ!
Переодически Симен все же затехал, делая напасы, пока не кончился касяк. Он долга не решался, шо ж ему делать типерь. И все же решил, что этат ебаный касяк ему все жи придеццо забить.
А проходившее мима люди все болие настороженна сморели на пацана, лет 22-24, который громко арал матам, а также на каких=та двух уебков, лет васемнацати, каторые ришили ахладицца таким изащренным метадам.

Раскуревая паследний касяк, Сеня панимал, что ему пездец. Он панимал, что в любой моминт даже на эту тихую палянку на отшибе магли завалиццо мусара. А уж Тим более тут два разпездяя валяюццо. Но ему было уже похуй.
И тут его павело, дыхане збилась, и он дрепнулся пряма в снег галавой.
На щастие Семы, его пропалил какой-то мусарок, каторый вытащил иго с снегу, и ебанул па морде.
- Ааааа, сцуко ментавская, хули пиздишь? Савсем ахуели гниды ментовские?! – начал была арать он от такова прабужденя.
Он бы вполне мог схлапатать па почкам, но тут ментяра астановил сваю замахнувшаюсю руку. Ментяра явно ахуевал секунджы три, выпучив глаза и смарев на Симена.
- Семен? Ты??? Какого хуя ты тут делаешь? И че эта за херня? – начал была мусарок
Сеня вглядывался в рожу мента, и наконец-та понял, кто эта.
- Бля… Колян, ты? Как ты-то в гораде аказался?
И панеслась беседа бывшех приятелей-саперникаф. Все вспомнили, скок кто каму морду бил, как парней с саседней деревни пиздили, как баб с той же деревни в анал ебли.. Эх… было им что вспомнить…
А Вованыч и Михан так и лежали на снегу…
Валотька схлапатал себе тада васпаление лехких, провалялся в балнице три недели, патом аклемался вроде как.
А Мишка… Мишка так и умер на этам снегу. Дохтора канстатировали передазироффку… Вот так умерла любоффь… Пусть любоффь к вафлерше и шалаве, но всеж…
А Семен папал в тюрягу, патаму шта убийства таго барыги ему припесали… Да еще и за план накинули…
Вован, узнав что Сеня пасадили, патихонечку начол спиваццо, и каждый день с пахмелюги паебывая Ольку и давая ей в рот, он вспаминал тот день. Первый день весны.
А што касаеццо Ольке, то Дневной Дазор ана пасмарела, но так как ана была ужратая в хламину, и во время фильма делала атсос сваему саседу Сереге, ана не хуя не паняла. А узнаф а смерти Мишки, немного расстроилазь. Даже не еблась неделю. Правд перед васьмым марта всеж наеблась вдоваль.
А на улице была весна… И не многие помнили этат первый день весны…